Тут лицо матери сморщилось.

– Могу себе представить, – сказала я в знак сочувствия.

– Нет, ты не можешь себе этого представить! – выкрикнула мать в ярости. – Что на нее нашло, я не знаю. Это было черт знает что. Она оттолкнула меня от себя с такой силой, что я упала на пол. Я еле встала, а она даже не двинулась мне помочь. Продолжала собирать вещи, на меня – ноль внимания. Я ей, конечно, все высказала, что было на душе. Ей было хоть бы хны. Это была какая-то другая Эля…

– А дальше?

– А что дальше? Я пошла к себе, а она собралась и ушла. И даже «до свидания» не сказала… Пока у нее был этот ее отпуск, я и думать о ней не хотела. Ну, не звонит – и не надо. Я очень на нее обиделась. Мне становилось плохо, когда я представляла себе, что будет, когда она вернется. Как мы будем вместе жить после того, что произошло. Особенно если она вернется и будет себя вести так, словно ничего не было…

Мне вспомнилось, как уходила от матери я. Она сидела у себя, когда я собирала вещи. Просто сидела там и ждала, пока я не уберусь из ее квартиры. Она так и говорила всегда: «моя» квартира, а не «наша». Но это воспоминание, прежде что-то во мне будившее, сейчас уже ничего не задевало. Его полностью вытеснила картина ссоры матери и Эли. Стало понятно, почему Ольга Марковна забила тревогу не сразу.

– Я собираюсь съездить в «Бивак», вдруг Эля и правда там работала, – сказала я.

Мать, не поднимая глаз, пожала плечами. У меня защемило сердце. Если бы мы сидели на диване, я бы, думаю, придвинулась к ней и даже обняла бы ее – так жалко мне ее стало в тот момент. Но мы сидели на кухне, друг напротив друга. Когда я пришла, мать предложила мне чай, но так его и не сделала – о чае мы обе забыли.

Я опять подумала, что у нее должно было быть туго с деньгами. Эли теперь не было, и она жила только на свою пенсию. А какая у нее могла быть пенсия, если она работала лаборанткой в поликлинике? Я об этом думала и раньше, поэтому и носила в сумке конверт с деньгами в ожидании удобного случая, чтобы передать его матери. И вот теперь такой случай, как мне показалось, представился.

Я взяла сумку, которая лежала на полу рядом с моим стулом, достала конверт и положила его стол. Ольга Марковна это увидела.

– Что это?

– Деньги. Для тебя. Мало ли.

Мать решительно отодвинула конверт с середины стола к моему краю.

– Денег мне хватает.

– Не отказывайся, прошу тебя. Что значит хватает?

– Эля оставила мне деньги.

– Вы же с ней поссорились! – поразилась я.

– Да, поссорились. Но деньги она оставила. Положила их, как и ты, в конверт и оставила здесь же, на этом столе. На конверте она написала: «Это тебе».

– И ее деньги еще не кончились?

– Она оставила много денег.

– Что значит много?

– 500 000 рублей.

Вот так неожиданность!

– Я и не думала, что она так хорошо зарабатывает.

– Зарабатывала она последнее время как раз не очень. А вот деньги оставила.

В интонации Ольги Марковны мне почудился укор в мой адрес. В том смысле, что моя сестра, в отличие от меня, продолжает заботиться о матери и после ссор.

– Что же ты об этом не сказала мне раньше?! Ведь это важное обстоятельство!

Мать посмотрела на меня колко, и я раскаялась, что не сдержалась. Эти деньги ее мучили, я чувствовала.

Она встала со стула и сказала:

– Я устала. Пойду полежу.

Я ушла.

21

Теперь уже я решила во что бы ни стало добиться разговора с Антоном Палычем. Гостиница «Бивак» и деньги – здесь должна быть связь. Я была в этом убеждена.

И еще я была теперь убеждена, что искать надо только в этом направлении. Секта, как причина перемен в поведении Элеоноры, больше не вязалась с новыми данными о ее жизни в последнее время. Те, кто нашел для себя пастыря, не идут в барменши. Это казалось мне абсолютной истиной.

До Антона Палыча мне удалось дозвониться лишь под вечер, когда я была дома и разогревала кусок пиццы, купленной по дороге. Наверное, я просто осточертела девушке на ресепшене, и она взмолилась перед боссом взять трубку. Антон Палыч вышел на связь и безжалостно меня отшил. Я добилась от него только подтверждения, что Элеонора и в самом деле работала у него в «Биваке», а потом взяла отпуск и на работу не вернулась.

Значит, у нее и правда был отпуск.

Когда Антон Палыч отключился, я решила немедленно ехать к нему в гостиницу. Он говорил со мной оттуда, он был сейчас там.

Гостиница «Бивак» находилась на другом конце Москвы, и быстрее, чем на метро, туда было не добраться. Я потратила на дорогу в общей сложности часа полтора. За это время у меня в голове вспыхнули все возможные варианты событий, предшествовавших внезапному отпуску моей непутевой сестры. Впрочем, их было не так уж и много, поскольку я не могла думать об Антоне Палыче иначе как о криминальном авторитете, а о его гостинице – как о пристанище братанов из строительной мафии.

После всего того, что было опубликовано об особенностях российского строительного бизнеса, трудно было думать о нем иначе. Тем более эти зловещие 500 000 рублей. Простая барменша столько за два месяца не заработает. Что могло быть источником такого благосостояния? Я была склонна видеть его в «симпатии» самого Антона Палыча к моей сестрице, которую заметил персонал «Муромца». Да, он не захотел больше видеть «Оказию» в своем ресторане, но это только «Оказию». Его «симпатия» к Эле никуда не делась, это налицо. Он сделал ее даже барменшей в своей гостинице, где жил и сам. Я также стала думать, что это и была та «квартира знакомых», где, как верила Ольга Марковна, оставалась ночевать Элеонора.

Мне не пришлось рушить стены, чтобы выйти на Антона Палыча. Когда я спросила о нем на ресепшене «Бивака», меня направили в бильярдную, даже не поинтересовавшись, зачем я его ищу.

Бильярдная располагалась в подвале гостиницы. Это было роскошно перестроенное помещение, где находился и тот самый бар, в котором работала Элеонора. Теперь там трудился молодой парень. Когда я спросила его об Антоне Палыче, он указал мне на одного из игроков за самым дальним от входа столом.

Я рассчитывала увидеть быка в костюме из мерцающей ткани, какие любят нувориши, а увидела неброского мужчину лет шестидесяти, который мог быть кем угодно. Таких мужчин, коренастых и с цепким взглядом, встречаешь везде и не запоминаешь.

По дороге к столу Антона Палыча я решила, что встану рядом